Предлагаем Вашему вниманию фрагмент из монографии доктора философских наук, профессора Саратовского государственного университета им. Н.Г. Чернышевского – Белова Владимира Николаевича. В данном материале В.Н. Белов предпринимает смелую попытку рассмотрения асктики и аскетической традиции, как подлинного метода познания души, через призму заблуждений рациональной психологии и «отцов» психоанализа, которые не идут ни в какое сравнение со святыми отцами Церкви.
Что есть аскетика
Аскетика — научная дисциплина, напрямую связанная с антропологической проблематикой. Аскетика — научная дисциплина, общетеоретической базой которой является святоотеческое наследие. Распространено убеждение в том, что творения святых отцов с исследованиями человека имеют мало общего. Считается, что проблемы сознания и мышления, психики и воли, тела и души не нашли серьезного и обстоятельного анализа и последовательного изложения в работах наших великих подвижников. Если даже и допускается мысль о каких-то опытах о человеке в святоотеческой традиции, то тут же возникает и ее ограничение интимно-личностным характером этих опытов, ограничение в пространственном отношении лишь монастырским способом их осуществления.
Попытка опровергнуть подобное мнение и показать неразрывную связь аскетики, христианства и проблемы человека в русской духовной традиции — задача и цель предлагаемого исследования. Задача оказывается не слишком сложной, если отбросить многочисленные предубеждения, накопленные против аскетики не только в научной литературе, но и в религиозной философии и богословии. Непредубежденный подход к анализу источников святоотеческой традиции в России убедительно демонстрирует тот факт, что именно человек с его непростым внутренним миром, получившим фундаментальнейшее повреждение в результате грехопадения, в результате Боговоплощения получивший возможность это повреждение исправить, оказывается в самом центре любых рассуждений наших великих подвижников. Непредвзятое исследование святоотеческой литературы преодолевает однобокую экстровертивность научных антропологических разработок. В них человек — внутренне несамодостаточное существо, но это — та субъективность, которая не поддается разложению, анализу и калькуляции непосредственно. Поэтому единственная возможность к ней приблизиться — описать ее опосредованно, через те внешние проявления, которые поддаются научной объективации.
Не спасает и чрезмерная интровертивность глубинной психологии, замыкающей человека на самого себя, превращающей его в одно большое «эго». В ее рамках человек, с его «со- знанием», «со-вестью», — несчастное существо, постоянно испытывающее враждебные попытки безымянного «оно» (внешнего мира) разрушить капсулу отдельного «интимно-понятного» существования. Поэтому, приступая к представлению аскетики, как науки о человеке, в отечественной духовной традиции, и осознавая заведомую неподъемность подобной затеи, сошлемся на извинительные слова великого православного святого Григория Нисского:
«Не малоценна же предлежащая нам в обозрение цель, не уступает она первенства ни одному из чудес мира, а, может быть, и важнее всего нами познаваемого, потому что ни одно другое существо не уподобляется Богу, кроме этой твари — человека. Поэтому, что ни скажем, у благопризнательных слушателей за все готово уже нам извинение, если даже слово наше гораздо ниже достоинства» (Св. Григорий Нисский. Об устроении человека // О человеке. М., 2004. С. 28)
Аскетика и психология
Принимая во внимание внутреннюю направленность аскетической активности, особый интерес приобретает вопрос о соотношении аскетики и психологии. О сущности психологии, целях и задачах этой науки многое говорит история ее возникновения и развитие ее основных научных школ и направлений. Психология — плоть от плоти наука Нового времени, проникнута духом европейского рационализма и сциентизма, верой в абсолютную мощь человеческого разума, способного познать природу внешнюю и внутреннюю и подчинить их себе.
Именно успехи естественных наук вдохновили В. Вундта во второй половине XIX в. открыть первую психологическую лабораторию, что и засвидетельствовано как начало самостоятельного существование психологии. Немецкий ученый стремился перенести методологию естественных наук на изучение субъективности. Правда сразу возникла оппозиция такому пути развития психологии в лице представителей «философии жизни» и неокантианства, но и их усилия по вычленению особой гуманитарной методологии не принесли ожидаемых результатов, да и не могли принести, так как ничего принципиально нового этими философскими направлениями по сравнению с предыдущими установками не предлагалось, и объективные критерии научности, сформированные в лоне естественных наук, считались незыблемыми и единственно возможными. Неслучайно, русский последователь Вундта и неокантианства Г. Челпанов одну из своих книг вынужден был назвать «Психология без души», чем констатировать реальное качество современных ему психологических исследований. С тех пор мало что изменилось в психологии. И бихевиоризм, и когнитивная психология, по сути, не знают как им вести себя с тем объектом исследования, который сам по себе никакими объективными признаками не обладает. Поэтому и предлагают оценивать его свойства по косвенным признакам на основании схемы «стимул — реакция».
Сейчас все больше появляется работ, проводящих сравнительный анализ психологических штудий о человеке и святоотеческого наследия. Особый интерес при этом вызывают концепции психоанализа или глубинной психологии, которые имеют некоторую видимость сходства с описаниями человека в православной аскетике. Прежде всего следует избавиться от того основополагающего предубеждения, что психоанализ Фрейда — это строго научное направление, а любые формы религиозного обращения к человеку имеют мистический характер и потому невербализуемы, необъективируемы.
Отмечая самые общие положительные основания для сравнения психоанализа и православной психологии святых отцов, американский психолог и психотерапевт Джейм Моран указывает прежде всего на два момента, характерных для развития глубинной психологии: ее внимание к внутренним проблемам человека и протест против дегуманизации научных исследований и культуры в целом.
Общеизвестно, что психоанализ изначально не ставит задачи изучение всего внутреннего мира человека, а имеет задачи более скромные — практика лечения неврозов, и лишь постепенно перерастает в мировоззрение. Напрашивается аналогия с сегодняшней синергетикой -красивые идеи, идущие от частной практики, но становящиеся общенаучными, используемые всеми и всюду.
Сравнивая психоанализ с позитивистской психологией, отечественный автор о. Михаил Дронов полагает, что хотя Фрейд в отличие от позитивистской психологии изучает человека изнутри, а не извне, на уровне рефлексов, истинным мотивом его была борьба с религиозной парадигмой человека: «Поэтому едва ли будет ошибкой утверждать, — подчеркивает о. Михаил, — что глубинный мотив, который вел Фрейда к созданию собственной модели психики, основанной на понятии бессознательного, — это внутреннее неприятие христианской, да и вообще всякой религиозной аскезы»23.
Иной позиции придерживается Моран, который рассматривает и сам психоанализ в динамике некоторых позитивных моментов: от Фрейда через Юнга к Адлеру и считает их сопоставимыми с тремя ступенями православной аскетики. По мнению Морана, « – Фрейд близок к пониманию «духовной брани» у Отцов Церкви.
— Учение Юнга сопоставимо с практикой созерцания (theoria physiki, то есть физическим созерцанием и «духовным познанием»).
— Экзистенциализм Адлера сопоставим со стремлением к единению с Богом, или к такому состоянию, которое делает мистицизм не просто индивидуальным прорывом или индивидуальным озарением, а вхождением в жизнь общности, где существует такая любовь, в которой личности разделяют само свое «Я», так что бытие становится общностью и причастием…»24.
Именно динамическое изменяющееся состояние психоаналитической традиции позволяет Морану подойти к оценке более позитивно, точнее — более емко и всесторонне, отметив больше положительных сторон у творцов психоанализа.
Главное заблуждение психоанализа — это его научность, утверждает о. Михаил, научность основателя психоанализа З. Фрейда — миф, заявляет он и доказывает данное утверждение научной необоснованностью как основных идей (трансфер и эдипов комплекс), так и метода (гипноза) этого направления в психологии. Основные открытия Фрейда — трансфер и эдипов комплекс, как подчеркивает о. Михаил Дронов, «произошли в результате ошибки или чрезмерной доверчивости врача к истеричным пациенткам. Получается, что самих явлений, подтолкнувших к открытию основных концепций фрейдизма, на самом деле не было. На пустом месте создан фрейдистский миф, но он слишком хорош, чтобы от него отказываться по причине его необоснованности» 25. То есть видимость истины, кажимость соответствия объяснительных конструкций психоаналитика реальным душевным процессам стали основными побудительными мотивами принятия их научным сообществом. Стройность, «красота» теории, конечно, тоже немаловажный фактор ее истинности, но никогда не единственный и тем более главный.
Обращает внимание о. Михаил и на такой момент во фрейдовской концепции, как снятие всяческих нравственных запретов. Действительно, этот вариант психоанализа послужил важным импульсом для так называемой сексуальной революции ХХ века, подменившей отношения любви на отношения секса или поставившей между ними знак равенства. По свидетельству нашего священника такое вмешательство в интимное сферы человеческой души негативно сказалось и на психическом здоровье самих последователей и учеников Фрейда, многих из которых преследовали трагические события, самоубийства.
Однако, несмотря на некоторые расхождения в частных суждениях в отношении психоанализа и о. Михаил, и Дж. Моран едины в его общей оценке в сравнении с православной аскезой. Если последняя обращается к внутреннему миру грешного человека для того, чтобы преобразить его через открытие в нем нового божественного измерения, которое предполагает необходимую связь с Богом, надежду на Его помощь, то психоаналитик оставляет человека замкнутым на самого себя любимого, содействуя закапсулированности человека. «Психотерапия, — утверждает Дж. Моран, — неумышленно содействует сохранению и обереганию нашего «Я», тогда как вся соль жизни и спасение состоит как раз в его растрачивании и потере»26.
Поэтому православный врач-психотерапевт с многолетним практическим опытом работы делает следующий вывод: «Людям, оставляющим в душе место для Бога, — даже для «потаенного» Бога, Который есть то же, что Святой Дух, Божественное смирение, — можно помочь, они могут измениться. Они могут научиться жить даже с самими тяжелыми повреждениями и страданиями — и все же находить радость в жизни. Они даже не знают, что на самом деле религиозны, но это, возможно, является огромным преимуществом. Их верность призыву может принять форму всецелой преданности детям, или работе, или любви к людям, или искренней увлеченности каким-нибудь делом. Но те люди, в которых победил эгоизм, то есть падшая природа, будут злоупотреблять любой помощью и, в конце концов, отвергнут ее. Это происходит потому, что когда они доходят до критической точки, где они должны измениться, предприняв действие, это действие всегда влечет за собой потерю равновесия в системе эгоизма, потому что от чего-то придется отказаться, — а это как раз то, чего они не потерпят. Поэтому они перестанут обращаться за помощью в тот момент, когда им станет ясно, что эта помощь — не волшебство, а требование изменений в сердце, которые влекут за собой изменения в поступках.
Люди, оставляющие в душе место для Бога, способны произвести это изменение в сердце не по каким-то сентиментальным причинам или из какого-то морального превосходства и, конечно, не из-за того, что условно называется благочестием, а потому и только потому, что несмотря на свой эгоизм, они действительно признают и верят в силу, большую, чем они сами.
Они желают раскрыть свой эгоизм навстречу этой большей силе и, раскрыв эту замкнутую систему, позволить жизни показать ошибки, вылечить раны и смягчить подлинные страдания» 27.
Аскетика изначально предлагает и предполагает иной, чем в научной психологии, подход к человеку: не только изучение, но и деятельность, не деление на какие-то части и вычленение области души, но поиск цельности. Поэтому в рамках аскетики теряют смысл попытки распространить естественнонаучные методы на исследование внутреннего мира человека, либо противопоставить субъективность, культуру объективности, науке. Оригинальную модель взаимодействия аскетики и психологии предложил о. Вадим (Коржевский). Психологию, а именно, святоотеческую психологию он считает пропедевтикой аскетики и полагает их взаимосвязь по типу взаимосвязи анатомии и физиологии в медицине: «В новой человеческой жизни о Христе есть тоже своя анатомия (психология) и физиология (аскетика), есть свой сложный особый процесс питания, роста и жизни»28.
Святые Отцы в своих аскетических трудах разработали путь «возвращения к себе», когда достигается состояние, в котором человек перестает действовать лишь в случае ответной реакции на внешнее воздействие, когда он перестает быть в «страдательном наклонении», пассивным объектом воздействия, но становится центром своих действий, начиная их по своей свободной воле. Митрополит Антоний (Сурожский) напоминает о том, что такое превращение произойдет с человеком, который научится одному из самых сложных аскетических упражнений, а именно, «отпустит все, к чему липнет наша душа, — все предметы любопытства, жадности, страха и так далее, — чтобы войти внутрь себя и изнутри смотреть на мир» 29.
Таким образом, выводы противников аскетики о ее творческом бессилии в отношении, как индивида, так и социума абсолютно несостоятельны и базируются на предвзятых фактах и мнениях. Изначально же в подходах к оценке аскетики заложены различные установки, которые в конечном итоге и детерминируют разность этих самых оценок. Установка на неизбежность и закономерность конечности человека и ограниченности его претензий на изменение внутренней и внешней природы. Апологеты данного подхода, соглашаясь с его ограниченностью, осознавая и признавая ее, называют его наиболее честным и объективно-взвешенным.
Принятие истины Христа, Его искупительной исторической миссии, кардинально меняет оценку природных ограниченностей человека. Они становятся не вынужденной правдой, но ложью, не судьбой, но пленом и тупиком. Характерна в этом отношении двойственность оценок философии И. Канта, наиболее яркого выразителя гуманистических идей, главной опорой и иконой которых является человеческий разум, православными богословами и религиозными философами. С одной стороны, они признают его заслугу в обозначении очевидных границ человеческого разума, каким бы могущественным он не был, но, с другой, называют его философию «столпом злобы Богопротивныя» (о. П. Флоренский), имея в виду тот пафос «честности» и «достоинства» морального человека, которыми Кант сопровождает печальные в целом выводы из своих многолетних размышлений.
Еще одним показателем живой творческой традиции аскетизма является его связь с пространственно-временными параметрами и те его характерные особенности, которые этими параметрами продиктованы. Конечно, эту связь нельзя полагать абсолютной, так как цель аскетики — перевести пространственно-временные характеристики человека в характеристики, если так можно здесь выражаться, вечности. Но, с другой стороны, эта цель реализуется в конкретно-исторических условиях, которые накладывают свою специфику на многие стороны существования аскетической практики.
23. Прот. Михаил Дронов. Православная аскетика и психоанализ // Альфа и Омега. 1998. № 2 (16). С. 265.
24. Дж. Моран. Православие и современная глубинная психология // Православие в современном мире. СПб., С. 129.
25. Прот. Михаил Дронов. Православная аскетика и психоанализ. С. 269.
26. Дж. Моран. Православие и современная глубинная психология. С. 132.
27. Там же.
28. Вадим Коржевский, свящ. Пропедевтика аскетики: компендиум по православной святоотеческой психологии. М., 2004. С. 632.
29. Митрополит Сурожский Антоний. Созерцание и деятельность // Митрополит Сурожский Антоний. Труды. М., С. 429.
Скачать монографию В.Н. Белова “Аскетика в русской духовной традиции” в формате PDF можно здесь >>>
В раздел Пропедевтика аскетики >>>