Кризис веры и официальной религии, ставшей в последнее время инструментом идеологической поддержки социальных доктрин современного буржуазного общества, посредством моральных категорий и принципов гражданского благочестия, законопослушности, добропорядочности, нравственности, патриотизма и т.д., вынуждает коснуться весьма деликатного вопроса отличий исконного святоотеческого христианства и согласного учения отцов от современного схоластического богословия, взявшего на вооружение нравственную доктрину, которая и превозносится сегодня церковью (с малой буквы) как истинно православный путь спасения и веры.
Теме схоластики и демагогии в современном богословии посвящено много статей и трудов, но в этой хочется коснуться аспектов именно психологии и психологических отличий согласного учения отцов о душе, как базиса веры совершенной, от т.н. «синодального богословия», которое олицетворяет веру массовую или профанную, именуемую «обрядоверием», которая не предполагает глубокого и основательного духовно-аскетического знания, подвижничества и внутреннего делания, а предполагает голый и по сути формальный обряд и ритуал.
Как уже говорилось ранее, отличительной чертой согласного учения отцов о душе и самого христианства первых веков было то, что оно базировалось на древней духовно-аскетической традиции внутреннего делания, которая изначально предполагала путь совершенной веры, связанный с прохождением всех четырёх ступеней «тетраморфа» («Человек», «Вол», «Лев», «Орёл») и отречением от мира, как собрания человеческих страстей. Именно такой путь веры исповедовали предтеча Господа Иоанн Креститель и Сам Иисус Христос.
«И всякий, кто оставит домы, или братьев, или сестер, или отца, или мать, или жену, или детей, или земли ради имени Моего, получит во сто крат и наследует жизнь вечную. Многие же будут первые последними, и последние первыми» (Мф. 19:29).
«если кто приходит ко Мне и не возненавидит отца своего и матери, и жены и детей, и братьев и сестер, а притом и самой жизни своей, тот не может быть Моим учеником» (Лк.14:25).
Об этом же пути веры совершенной, связанном с отречения от мира и духовным подвижничеством, говорили апостолы и их ученики .
«Не любите мiра, ни того, что в мiре: кто любит мiр, в том нет любви Отчей. Ибо всё, что в мiре: похоть плоти, похоть очей и гордость житейская, не есть от Отца, но от мiра сего. И мiр проходит, и похоть его, а исполняющий волю Божию пребывает вовек» (1 Ин.2: 15 – 17).
«И потому выйдите из среды их и отделитесь, говорит Господь, и не прикасайтесь к нечистому; и Я прииму вас. И буду вам Отцем, и вы будете Моими сынами и дщерями, говорит Господь Вседержитель» (2.Кор. 6: 17).
Принцип отречения и чёткого разделения Божьего и кесарева (духовного и мирского) изначально был краеугольным во всей аскетической традиции, согласном учении отцов и Евангелии, поскольку мир духа (Божий) и мир людей (социум) -это две несовместимых стороны бытия, каждая из которых подчиняется своим законам.
Божий мир подчиняется духовным законам добродетели и благодати, а мир людей подчиняется вещественным законам страсти и соперничества (состязания) и нет способа их совместить, а можно только выйти из поля действия одних законов – страсти и соперничества и войти в поле действия других законов – добродетели и благодати.
«Приходящие к сему подвигу должны всего отречься, все презирать, всему посмеяться, все отвергнуть, чтобы положить им твердое основание. Благое же основание, трехсоставное или трехстолпное, составляют незлобие, пост и целомудрие.» (Преп. Иоанн Лествичник, Лествица, Об отречении от жития мирского, 10)
В этом выходе из поля страстности и вещественности (телесности) через полное отречение от мира и переходе через поле добродетельности и нравственности (душевности) к полю благодатности и совершенства (духовности) и состоит суть пути иночества и спасения души по учению отцов.
Иными словами, не отрекшись от телесного (вещественного) и не перейдя через душевное (нравственное), невозможно прийти к духовному (благодатному и совершенному).
«Кто хочет с успехом совершать подвиг иночества, тому надобно совсем рассчитаться с мiром, и блага его все оставить и делом из него выйти и всякое пристрастие к вещам его отсечь.» (Преп. Антоний Великий, Добротолюбие, Т, 1, Изречения святого Антония, 1)
Никаких путей и способов заигрывания с миром, как и попыток переделывания (изменения природы) мира, обречённого по высшим законам движения энергии на апокалипсис и конец бытия, у отцов никогда не было, поскольку они хорошо знали о глубине порочности и неисцелимости мiра, как чистилища и лечебницы душ, места борьбы и соперничества (состязаний), где нет законов.
«Мир этот есть состязание и поприще для состязаний. Время это есть время борьбы. А в стране борьбы, и во время состязания, закона не полагается, т. е. царь не полагает воинам своим предела, пока не будет кончено состязание…» (Преп. Исаак Сирин, Слова подвижнические, Слово 47).
Даже проповедование гибнущему миру Евангелия (Благовестия), о котором знают все верующие, – это вовсе не спасение самого мира от конца света, а только спасение из гибнущего мира своей души и души того, кто ещё может уверовать и спастись, а миру же как надлежало, так и надлежит погибнуть, как это ни печально для всех оптимистов и романтиков.
«Проповедано будет сие Евангелие Царства по всей вселенной во свидетельство всем народам; и тогда придет конец» (Мф. 24:14).
«О дне же том и часе никто не знает, ни Ангелы небесные, а только Отец Мой один;» (Мф. 24: 36)
Именно поэтому все попытки спасения не себя и своей души, а мiра, лежащего и утопающего во зле, – это игры от лукавого, в которые намеренно втягиваются многочисленные верующие, не знающие глубоко согласного учения отцов о первостепенной важности заботы о своей душе, а не о мире.
В данной связи одним из главных и принципиальных отличий святоотеческого учения о душе от современного схоластического является то, что в современном учении и богословии имеет место подмена смысла спасения души искажённым смыслом спасения мира и отечества в форме социальных, нравственных и патриотических доктрин, которых не может быть при отречении от мира.
Данные морально-нравственные доктрины, обслуживающие социальные аспекты государственной политики и идеологии стали прямым следствием сращивания церкви с государством и отказом от пути веры совершенной (аскетичной и подвижнической), которая подменяется верой профанной, формальной, социальной и откровенно мирской, обслуживающей интересы мира, т.е. политики, государственной идеологии и социальной сферы.
Как стала возможной эта подмена веры совершенной верой мирской и чем она чревата ?
Данная подмена смыслов веры шла очень длительное время и стала возможна после того, как церковь попала под влияние государства, которое было напрямую заинтересовано в том, чтобы религия и церковная доктрина работали на государство и власть, когда церковь помогает государству поддерживать в обществе социальный порядок, законопослушность и обеспечение защиты границ отечества.
Для решения данной социально-государственной задачи и потребовалось переключить внимание верующих от решения сугубо личных душевно-духовных задач персонального спасения на задачи общественного и государственного «спасения», а также и социально-нравственного обустройства всего общества.
Данный процесс искажения и подмен официальной религией духовных смыслов согласного учения отцов шёл на протяжении всего времени формирования церковного института, как института официальной, т.е. государственной религии.
Какую же задачу решало государство, привлекая церковь к социальной работе и политике ?
Главной задачей, которую решало при этом государство, было искоренение веры совершенной и подвижнической, связанной с полным отречением от мира, которая фактически выводила из социума людей, становившихся на путь веры совершенной, лишая государство социальной единицы и рабочей силы, которая должна была работать на общество и государство, принося социальную пользу.
В данной связи все строгие духовно-аскетические формы подвижничества (анахоретство, лавричество, странничество, затворничество, исихия, юродство и др.), где исповедовался принцип совершенной веры и полного отречения от мира, были для государства и официальной религии социально опасными, поскольку они не только уводили людей из социума (мира), но и давали адептам чрезмерно много духовной свободы и независимости в ущерб интересам государства и официальной религии.
Фактически, перед государством встал вопрос об изменении самого принципа веры, когда вера совершенная и аскетичная, связанная с полным отречением от мира, должна стать верой мирской и социальной, т.е. не предполагающей отречения, а связанной с решением целого ряда государственных вопросов и проблем социальной политики.
Именно из этой установки государственной власти и вытекали все те церковные реформы, которые фактически разделили веру на две части:
- – совершенная вера для избранных и посвящённых в высшее духовно-аскетическое знание
- – вера профанная для всех или массовое обрядоверие
Любопытно то, что этот принцип двоякости веры не стал открытием только последнего времени, а был известен давно со времён ветхозаветного иудаизма и нашёл отражение в Евангелие в виде истории «О Марфе и Марии», где Марфа с выступает символом веры профанной, связанной с внешней и формальной суетой, а Мария служит символом веры совершенной и умной, связанной с вниманием, осознанием и внутренним деланием.
«Марфа! Марфа! ты заботишься и суетишься о многом, а одно только нужно; Мария же избрала благую часть (внутреннее делание), которая не отнимется у неё.» (Лк. 10: 40 – 42)
Таким образом, профанная и суетная вера (суеверие, обрядоверие) существовала на всей истории государственности параллельно с верой совершенной и профанная вера вполне удовлетворяла непритязательные запросы основной массы простого народа, тогда как совершенная вера была уделом очень узкой и высоко образованной и духовно просвещённой части общества.
С другой стороны, по мнению государства и церкви совершенная вера, связанная с полным отречением от мира и становлением на путь аскетического подвижничества, основной массе простых верующих была и не нужна, поскольку требовала сверхчеловеческих усилий и специального знания. Большинство простого народа вполне удовлетворялось формальной и упрощённой верой только в виде обрядов и ритуалов (орядоверием).
В третьих, совершенная вера, связанная с аскетическим подвижничеством и полным отречением от мира, по мере развития науки, культуры и социальных институтов общества, выглядела всё более экзотично и асоциально, поскольку практики умного делания, исихии и аскезы, направленные на достижение состояния «священнобезумия», всё больше шли вразрез рациональным смыслам и общественным представлениям о социальной культуре.
Данные причины и побудили стремление государства и официальной религии как бы отказаться от пути веры совершенной и подвижнической, как откровенно асоциальной практики, а перенести вектор на развитие веры профанной и массовой, как более унифицированной и упрощённой, которая будет понятна всем, а не одним лишь избранным, в отличие от веры совершенной.
Собственно, таким путём и был решён вопрос в пользу «обрядоверия», как массовой религии, где требуется социальная активность, полная вовлечённость адептов в дела церкви и общества и отсутствие любых мистических знаний и эзотерических представлений.
Эта социальная задача фактически и решалась государством совместно с церковью на протяжении последних пяти столетий после известного и эпохального спора на поместном соборе 1503 г. между двумя преподобными – Иосифом Волоцким (в миру Иоанном Саниным) и Нилом Сорским (в миру Николаем Майковым) о путях развития веры и церкви.
Как следует из «Письма о нелюбках» (о распрях), проливающего свет на эти события, позиция старца Нила, отстаивавшего строгий аскетический (скитский) подход к вере совершенной, не нашла поддержки у высшего духовенства и за основу церковной политики на Руси был принят более мягкий (либеральный) подход Иосифа Волоцкого, который держал курс на соединение церкви с государством, поощряя церковное собственничество, коммерческую деятельность церкви и монастырей и участие государства и власти в делах церкви.
Согласно того же «Письма о нелюбках», Иосиф Волоцкий ответил Нилу:
– «Аще у монастырей сел не будет, како честному и благородному человеку постричися?!».
Говоря другими словами, «если монастыри будут бедны и аскетичны, как уважаемому мирянину обратиться к вере, которая предполагает отречение от мира, бедность и аскетику?»
– «И аще не будет честных старцов, отколе взяти на митрополию, или архиепископа, или епископа и на всякие честные власти?»
Говоря другими словами, «если все будут аскеты и отшельники и не будет цивилизованных старцев, то кого взять на церковное руководство или во власть?»
Т.е. фактически решением церковного собора 1503 г. в РПЦ был упразднён институт отречения от мира и веры совершенной (иноческой и подвижнической), а церковь стала фактически инструментом государственной власти и политики, взяв за основу не согласное учение отцов о душе, как базис веры совершенной, а более упрощённое (схоластическое) и нравственно ориентированное «синодальное богословие».
Говоря другими словами, уже в 16-м веке Русская Православная Церковь фактически отказалась от согласного учения отцов и взяла на вооружение «синодальное богословие» Западной церкви, которая к тому времени стала мощной и влиятельной структурой в обществе.
«Синодальное богословие», принятое на поместных церковных соборах и зафиксированное в решениях синодов представляло собой систему различных богословских дисциплин в рамках христианства, каждая из которых излагает различные стороны вероучения.
Особенностью «синодального богословия» было то, что в отличие от святоотеческой традиции и согласного учения отцов, основанного на древнем аскетическом знании о душе и энергийной природе души, «синодальное богословие» базировалось на рациональной теологии Западной церкви, понимавшей духовность исключительно через призму нравственности, морали и нравственных качеств личности.
Это может показаться странным, но в Русской Православной Церкви традиционно не было «социальных» и «научных» институтов, разрабатывавших собственные богословия и пособия по душепопечению, поскольку вся православная традиция была основана на святоотеческом предании и передавалась как живая традиция высшего знания от сердца к сердцу, минуя интеллектуализацию и рационализацию.
Вместе с тем, западное богословие, изначально ставшее на социальный путь развития, к тому времени уже имело систему духовных институтов и «научных богословий», которые разрабатывались в недрах католической церкви, делая упор на мораль и нравственность, а не мистическую и аскетическую составляющие вероучения.
После никоновского раскола 1650 г. и последующих реформ Петра Первого Русская Православная Церковь, ставшая на путь тесного взаимодействия с государством, фактически без принципиальных изменений взяла на вооружение (переписала под копирку по слову профессора А.И. Осипова) всё богословие и душепопечение Западной церкви, ориентированное сугубо на мораль и нравственность.
Именно по этой причине современное схоластическое православное богословие и душепопечение – это фактически несколько изменённое католическое богословие и душепопечение образца 16-го века, которое для того времени было достаточно действенным инструментом социальной и религиозной политики.
Последний гвоздь в крышку гроба совершенной веры в России был вбит Петром Первым, который после приезда из Европы решил осуществить в России целый ряд реформ по «облагораживанию» и упорядочиванию института церкви в соответствии с западной и греческой традициями, которые произвели на него неизгладимое впечатление.
Целый ряд изданных им законов и указов по ведомству православного вероисповедания фактически вводили запрет на отречение от мира, иночество, анахоретство и юродство и другие формы асоциального подвижничества и иночества.
«Из таковых дурней… отечеству… великий вред. Разсуди всяк благоразумный, сколько тысящ в России обретается ленивых таких прошаков… нахальством и лукавым смирением чуждые труды поедают… сочиняют некия безумная и душевредная пения и оная с притворным стенанием пред народом поют и простых невеж ещё вящше обезумливают… клевещут на властей высоких и самую власть верховную зле обносят и простой народ к презорству властей преклоняют, сами никаких же христианских должностей касаются, в церковь входить не своё дело быти помышляют, только бы им пред церковью непрестанно вопить. Воистинну нет беззаконнейшаго чина людей.» (Полное собрание постановлений и распоряжений царя по ведомству православного исповедания Российской империи. Т. 1. СПб., 1879, с. 30.).
Данные распоряжения активно поддержало и само церковное руководство, принявшее ряд указов о борьбе с иночеством и юродством, как последним оплотом веры совершенной. Так в 1716 г. было принято постановление «Об обязательстве для всех архиереев, вступающих в должность» в п.6-м которого отмечено:
«Паки обещаваюся (обещаю, обязуюсь)… притворных беснующих, в колтунах, босых и в рубашках ходящих, не точию (не только) наказывать, но градскому суду отсылать» (Живов В. М. Из церковной истории времен Петра Великого. М., 2004, с. 204.).
В итоге такой социально-церковной политики к концу 18-го, началу 19-го века совместными усилиями государства и церкви, многие формы аскетического подвижничества и старчества, базирующиеся на отречении от мира и вере совершенной, в России были практически искоренены и заменены унифицированными и схоластическими (упрощёнными), существующими и по сей день.
Тем не менее, и в России и на Украине и в Беларуси почти до самой революции оставались единичные островки подлинной православной духовности, где с большим трудом ещё сохранялись традиция веры совершенной и согласного учения отцов. Это Оптина Пустынь, Валаам, Псково-Печерская лавра, Киево-Печерская лавра, Глинская пустынь, Полоцкий монастырь, Лавришевский монастырь и другие обители.
Вместе с тем после революции и в них уже не осталось и следов от былой духовной традиции веры совершенной и последовавший с 1927 г. период сергианства, связанный с именем митрополита Сергия Страгородского (1867 – 1944), принявшего «Декларацию» об отношениях Московской патриархии и советской власти, практически сделал церковь социальным инструментом государственной власти.
Новейшая история Русской Православной Церкви и Московского патриархата, восстановленного Сталиным в 1943 г., отдельно не рассматривается, поскольку это уже период торжества т.н. нравственно-схоластической и глубоко омирщённой религиозности, которая практически полностью отошла от традиции совершенной веры по согласному учению отцов, став массовым и профанным обрядоверием в его современных формах.
Парадокс этой ситуации в том, что если в конце прошлого века в самой церкви ещё сохранялось представление о вере совершенной и подвижнической, связанной с отречением от мира по согласному учению отцов, то в современной омирщённой церкви, окончательно ставшей на путь социальной политики, уже любое упоминание о вере совершенной и святоотеческом учении о душе рассматривается едва ли не как ересь, оккультизм и плод эзотерики.
Таким образом фактически за последние 5 столетий Русской Православной Церковью была утрачена вся глубинная и мистическая (сакральная) составляющая согласного учения святых отцов Восточной Церкви о душе, а взята на вооружение более упрощённая, поверхностная и рационализированная нравственная составляющая, которая и является в настоящее время базой и основой всего православного богословия.
При этом «нравственное богословие» является сегодня едва ли не самым важным из всех церковных дисциплин, наряду с догматическим, тогда как аскетическое богословие сведено сегодня до уровня соблюдения постов, церковного послушания и основ душепопечения.
В итоге в настоящее время в церковном богословии, как «синодальном» и нравственно-схоластическом, практически полностью отсутствует едва ли не самая важная часть христианского вероучения – согласное учение отцов о душе или святоотеческая православная психология, которая подменена поверхностной морально-нравственной и обрядовой частью вероучения.
Именно по этой причине обряд, ритуал и внешнее социальное благочестие сегодня являются основой веры и показателями духовности в современном обществе, а глубинное духовно-аскетическое знание, обособленность от церковной массы и следование согласному учению отцов считаются проявлениями эзотерики, оккультизма и сектантства.
Таким образом нравственно-схоластический и социализированный подход к вероучению и пониманию смысла спасения сугубо через мораль, нравственность и социальную благопристойность стал решением проблемы веры совершенной, требующей отречения от мира и реального самораспятия.
Если попытаться кратко сформулировать главные отличия согласного учения отцов от современного схоластического церковного учения, то можно выделить следующие отличия:
Не целостность духовного знания в современном богословии и отсутствие реального представления о духовном уровне и состоянии человека с подменой духовного совершенства сугубо душевным и морально-нравственным. К примеру из 4-х ступеней знания о достижении духовного совершенства по учению отцов в церкви в настоящее время есть знание только о первых двух ступенях «Человек» (исполняющий заповеди) и «Вол» (осуществляющий трудничество в условиях киновии).
Утрата целостного знания о молитве и всех ступенях освоения молитвы, как основной духовной практике духовного делания. К примеру молитвой основная масса верующих, как считала, так и считает формальное вычитывание, славословие или богопопрошайничество, т.е. выпрашивание у Бога тех или иных благ, положительных решений или преференций.
Отсутствие в системе подготовки современного духовенства знаний по святоотеческой православной психологии, как подлинной науки о душе в аспекте согласного учения отцов. К примеру в настоящее время в ряде духовных семинарий берётся на вооружение для подготовки духовенства курс сугубо светской (академической) психологии, которая вообще не имеет отношения к учению отцов о душе.
Отсутствие в современной церковной среде подлинного духа соборности, общинности и агапы, как духа открытости, доверия и братской любви, присущего исконному христианству, который подменён сегодня душком подозрительности, недоверия, формализма, бюрократизма, администратизма, коммерции, корпоративности, камерности и клановости.
Данные отклонения современного церковного учения от согласного учения отцов неизбежно приводят церковь к горьким плодам среди которых духовное бессилие и безблагодатность огромного числа священнослужителей, которые всю жизнь «проработав» и «прослужив» в церкви, остаются под старость с младенческими иллюзиями о чудесном спасении души только после смерти, хотя по учению отцов спасение души и переживание «нового» духовного человека происходит ещё при жизни во плоти.
Это список отличий можно продолжать и далее почти до бесконечности, но пишущий не считает, что это прибавит кому-то веры и знания, а ему чести. Суть проблемы при этом не меняется, а состоит в том, что современное православие и церковное учение в силу всех названных причин и процессов, составляет уже не более 10 – 15 % от чем было исконное православие и учение святоотеческое.
Где те утраченные 85 – 90% духовного знания и духовной культуры былой святоотеческой традиции веры совершенной и можно ли их вернуть в лоно церкви и поставить на службу человеческой добродетели ? Этот вопрос как и 2000 лет назад остаётся без ответа.
В настоящее время в церковной среде, которая в ещё большей степени сближается с идеологией, политикой и силовой доктриной государства, начинается ещё более опасный процесс милитаризации религии с утверждением принципов патриотизма, национальной гордости, национального превосходства, идейности, нравственной и политической благонадёжности, что никак не связано с учением отцов о душе.
Данная церковно-политическая доктрина выгодна государству и церкви тем, что позволяет значительную часть верующего населения под видом истинной веры и религиозности мобилизовать на решение не личных душевно-духовных, а сугубо государственных, политических, церковных и социальных задач государства и церкви, как дармовую, слепую и послушную социальную силу.
В данных условиях для тех, кто исповедует принцип веры совершенной, по согласному учению отцов не остаётся ничего иного, кроме как выходить (отрекаться) из всех церковно-государственных игр и вновь возвращаться к исконному знанию первых христиан и святоотеческому духовному наследию.
Именно по этой причине принцип сталкинга и веры совершенной в миру, о котором шла речь в предыдущей теме, является не умозрительным и не теоретическим, а практическим способом и возможностью уйти от «красного дракона» и обрести «духовную пустыню» посреди мира человеческого невежества и лжи.
«И даны были жене два крыла большого орла, чтобы она летела в пустыню в свое место от лица змия» (Откр. 12; 14)
«Если ты хочешь достигнуть высших селений, то убегай удовольствий, попирай гордость житейскую, презирай богатство, славу и власть; избери бедность, сокрушение духа, покаяние, источники слез и стремись ко всему, чем можно приобрести спасение.
Избравший это и сам находится вне опасности, и молитвы его делаются возвышеннейшими. Если ты таким образом устроишь себя и с таким сердцем будешь взывать к Богу, то Он непременно услышит тебя» (Свят. Иоанн Златоуст, Творения, Т. 4, 366).
«Те, которые думают спастись без труда, не спасутся, так как спасение не бывает без труда; так и те, которые чают устроить спасение своим умом и своими силами, не могут спастись, так как спасение не утверждается на разуме и силах того, кто желает спастись, а есть милость Божия во Христе Иисусе. Иной есть получающий спасение и иной Дающий его» (Преп. Симеон Новый Богослов, Божественные гимны, 360).
«Желающий переплыть мысленное море долготерпит, смиренномудрствует, бденничает, воздерживается. Если же понудится войти (в этот подвиг) без сих четырех, то измучит только сердце, а переплыть не может» (Преп. Марк Подвижник, Добротолюбие, Т. 1, 541).
Глава 30 из книги “Согласное учение святых отцов Восточной Церкви о душе, святоотеческая православная психология”, 2020, Минск.
